Калуга. Усадьба Золотарева

Усадьба Золотарева в Калуге (Россия, Калужская область, Калуга, ул. Пушкина, 14)

Калужский областной краеведческий музей
Адрес: Калуга, ул. Пушкина, 14
Телефон: (4842) 72-16-32 Тел./факс: (4842) 74-40-07 (для справок)
Е-mail: kokm@mail.ru
Режим работы: вторник, среда, четверг, пятница, суббота, воскресенье – с 10.00 до 17.00
Понедельник – выходной день. Последняя пятница месяца – санитарный день
_ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _
По приобретенному билету можно посетить экспозицию, расположенную на соседней ул. Плеханова, 88. Выставка «Калуга. Сквозь века»

Калуга один из моих любимых городов. К счастью, его исторический центр не затронуло индустриальное строительство – промышленные предприятия вынесены на периферию. Современных зданий тоже не много, но все же они вторгаются в органичную среду старого города, хотя, есть ещё целые улицы свободные от советской безвкусицы…
От крепости XVIII в. ничего не осталось, её реконструкцию можно лицезреть в Краеведческом музее (ул. Плеханова). Не «блещет» Калуга и монастырскими ансамблями, — её ценность в гражданской застройке, с преобладанием памятников конца XVIII — нач. XIX вв. с вкраплениями культовых построек. Большой интерес представляют торговые ряды и инженерный уникум – арочный мост через Березуйский овраг.
Несомненная жемчужина калужской архитектурной сокровищницы – усадьба Золотарева.
Привожу замечательное описание усадьбы Е.В. Николаевым из его книги «По Калужской земле» М., 1970.
«В России много старинных дворцов богаче дома Золотарева, но очень немногие дают, как этот, такое полное представление о культуре эпохи, которая взрастила Пушкина.

Городская усадьба Золотарева в Калуге

Сколько раз сменились за минувшие полтораста лет и моды и вкусы, но вечная молодость этого дома не померкла. И не должна померкнуть. Дом (точнее, городская усадьба) купца Золотарева стоит на замечательном, хотя и неприметном месте. Из его окон: видны долина Оки, тихая Пушкинская улица (на нее выходят парадные комнаты), живописный овраг, корпуса присутственных мест, собор, церкви в зелени садов. Видно, что город любили и умели им любоваться.
Эта усадьба (с 1922 года в ней бессменно помещается Краеведческий музей) сохранила множество мелочей, нигде больше не уцелевших. Вероятно, нигде (кроме разве Ленинграда) нет уже больше старых фонарей у крылец, нигде нет булыжных мостовых, с узором в крупную клетку (а в пушкинское время так был замощен весь Петербург) или кабинетика, который «зеленью расписан в виде рощи», — словом, всего, что осталось только на старых чертежах и на — страницах книг. Все это как будто мелочи, но значат они гораздо больше, чем кажется на первый взгляд: они придают городу те полутона, без которых он так же немыслим, как немыслима русская поэзия без поэтов «второго ряда». Даже «презренная проза» — конюшни и каретный сарай — здесь превращена в поэзию. Все наполнено гармонией, чувством масштаба, уважением к людям.
Это памятник московской школы, но в нем очень естественно соединилось все, что есть самого обаятельного в Калуге. Для своего времени (1805 — 1808) в доме нет ничего необычного: его формы типичны для архитектуры допожарной Москвы. Но как из одинаковых слов слагаются непохожие фразы, так из одних и тех же форм русского классицизма, к этому времени отточенных до совершенства, возникало бесконечное разнообразие.
Бесценные сокровища хранят интерьеры дома Золотаревых, полные барельефов и росписей. Это целый музей декоративного искусства. Здесь собраны почти все барельефы, встречающиеся в «маленьких дворцах» Москвы, уцелевших от пожара 1812 года: «Времена года», «Музыка», «Танец», античные мифы — и все это «в исполнении XVIII века».
Четыре барельефа над дверьми анфилады составляют единый рассказ. Сначала Амуру поклоняются и курят фимиам (в буквальном, а не в нынешнем смысле), а когда он засыпает в типичной ребячьей позе под деревом, крадут у него лук и стрелы. Эту сценку можно поместить среди иллюстраций к поздним стихам Державина:

«Ходя в рощице тенистой,
Видел там Эрота я.
На полянке роз душистой
Спал прекрасное дитя.
Сквозь приятный сон умильный
Смех сиял в лице его,

Будто яблочки наливны
Рделись щеки у него.
Почивая безоружным
Снежной грудью он блестел
По ветвям над ним окружным
Лук спущенный, тул* висел».

На последнем барельефе обезоруженный, прикованный цепью к статуе Минервы (простая аллегория — любовь побеждена разумом)Амур горько плачет и ломает руки.
Как в стихах Державина, дыхание реального мира чувствуется за античной формой этих барельефов, предельно обобщенных, но полных наблюдательности и страстной любви к жизни.
Все богатство, весь блеск декоративного искусства подчинены в золотаревском доме архитектуре — «сему главнейшему из искусств», как говорится в одном из учебников архитектуры XVIII века. С изумлением видишь, что скромным задним комнатам, куда не заглядывал, наверное, глаз постороннего, уделено столько же любви и внимания, сколько и парадным залам. Кто выдумал странную легенду о том, что от русского классицизма веет холодом? Возвышенность и теплота — вот образ золотаревской усадьбы.
С тех пор как в доме разместился Краеведческий музей, интерьеры дома и музей не могут ужиться друг с другом. Интерьеры «выталкивают» экспозицию — первое время смотришь не на нее, а только на архитектуру, росписи, барельефы. Но экспозиция мстит дому: интерьеры раздроблены, росписи или закрыты или полузакрыты, о многих из них посетители даже не догадываются. Происходит это потому, что, в сущности, никакого «постороннего» назначения дому не придумаешь: он сам по себе музей, и единственно, что здесь может быть — это музей художественно-бытовой (бытовой потому, что быт вызывает к жизни и архитектуру и прикладные искусства), подобный «Старому домику», существовавшему перед революцией в Петербурге, или «Музею 40-х годов», созданному в 1919 году в Москве. Это был бы уникальный музей русской культуры начала XIX века, в нем всеми красками засверкали бы прекрасная мебель, посуда, бронза, блекнущие сейчас в сумбурной экспозиции Краеведческого музея. Такой музей должен стать делом общерусским: слишком мало у нас памятников, подобных золотаревскому дому, и совсем нет музеев русской культуры. Не живописи, скульптуры или мебели, а именно русской художественной культуры в целом. Ибо синтез искусств и составлял ее сущность — как раз об этом и говорят интерьеры дома».