Музей-усадьба Кусково

Впервые Кусково упоминается в конце XVI в. и уже как владение Шереметевых. В 1623-1624 гг. здесь стояли деревянная церковь, боярский двор, дворы крепостных людей. Во владении Шереметевых Кусково оставалось более трёхсот лет, вплоть до 1917 года — случай в истории усадеб довольно редкий.
Расцвет имения связан с именем Петра Борисовича Шереметева, сына знаменитого петровского фельдмаршала. В 1750 — 1770-х гг. в Кускове была организована обширная резиденция с дворцом, многими «увеселительными затеями», большим парком и прудами. Создание этого выдающегося ансамбля тесно связано с именами крепостных архитекторов Фёдора Аргунова и Алексея Миронова. Архитектурный комплекс сооружён в барочно-рокайльном стиле середины XVIII в. Постройки этого стиля сохранились в основном в окрестностях Санкт — Петербурга, для Москвы и Подмосковья этот комплекс уникален.
В 1774 году по проекту французского архитектора Шарля де Вайи (по другим источникам К. Бланка?) был сооружён дворец (Большой дом), который вовсе не был призван поражать своими размерами, а поражал изысканностью и великолепием внутреннего убранства.

Музей в Кусково

С 1938 года здесь открыт Музей керамики и «Усадьба Кусково XVIII века», посетить который можно с мая по сентябрь.

• Адрес:

Москва, улица Юности, дом 2

• Режим работы музея: с 10 до 18.00
• Выходные дни: понедельник, вторник, последняя среда месяца — санитарный день
• Режим посещения парка: с 10.00 до 20.00, касса до 19.30
• Экскурсии:

+7 (495) 375-3131, zakaz@kuskovo.ru

• Автоответчик: +7 (495) 370-0160
• Сайт музея Кусково: kuskovo.ru

P.S. Я приехала в Кусково через 8 лет, после своего первого визита… Ничего не изменилось, кроме цен на билеты — они стали просто кусачими!!! Раздражало то, что смотрители во дворце без конца спрашивали билет на съёмку. Видя мой увесистый NIKON, удивлялись, что этим можно щелкать всего за 100 руб. …. (они бы взяли с меня больше!)

Как добраться?

• Ст. метро «Рязанский проспект», далее авт. 133 и 208 до ост. «Музей Кусково»
• Ст. метро «Выхино», далее авт. 620 до ост. «Музей Кусково»
• Ст. метро «Новогиреево», далее трол. 64, 75, авт. 615, 247, 884 до ост. «Улица Юности»

Схема проезда

Усадьба Кусково

Карта загружается. Пожалуйста, подождите.

Усадьба Кусково 55.735254, 37.807581 Усадьба Кусково

Комплекс усадьбы Кусково

Усадебный комплекс был предназначен для пышных приёмов гостей и увеселений. Для этих целей выстроены парковые павильоны и беседки, оранжерея и кунсткамера, зверинец и охотничий домик. На кусковском пруду существовала небольшая флотилия гребных судов. Кроме того французский парк украшают многочисленные скульптуры, обелиск и колонна со статуей богини Минервы. Воистину Подмосковный Версаль!

С 1938 года здесь открыт Музей керамики и «Усадьба Кусково XVIII века», посетить который можно с мая по сентябрь. Режим работы музея: с 10 до 18.00 кр. пятницы и вторника (информация требует проверки). Тел: 370-01-60. P.S. Я приехала в Кусково через 8 лет, после своего первого визита… Ничего не изменилось, кроме цен на билеты — они стали просто кусачими!!! Раздражало то, что смотрители во дворце без конца спрашивали билет на съёмку. Видя мой увесистый NIKON, удивлялись, что этим можно щелкать всего за 100 руб. …. (они бы взяли с меня больше!:)

1. Кухня
2. Грот
3. Эрмитаж
4. Оранжерея
5. Парадный фасад дворца
6. Парковый фасад дворца
7. Голландский домик. П.Ф. Лоран, 1770-е гг.
8. Эрмитаж. П.Ф. Лоран, 1770-е гг.
9. Вид каскада и церкви в селе Вешняки. П.Ф. Лоран, 1770-е гг.
10. Фасад театра. П. Орденов, В. Оконников, конец XVIII в.
11. Художник А.В. Средин. Большая зала в Кусково
12. Интерьер Голландского домика
13. Столовая во дворце
14. Итальянский домик
15. Голландский домик
16. Интерьер Итальянского домика

План усадьбы

1. Дворец
2. Спасская церковь
3. Кухня
4. Голландский домик
5. Итальянский домик
6. Грот
7. Менажереи
8. Эрмитаж
9. Вольер для птиц
10. Оранжерея
11. Швейцарский домик
12. Место зелёного театра
13. Место парка «Гай»
14. Колонны — маяки
15. Место каскада на канале

Фотографии

Архитектурный ансамбль

Интерьеры

Ю.И. Шамурин Усадьба Кусково

Ю.И. Шамурин «Подмосковные» М., 1912-1914 гг. тов. «Образование»

От скромной дачной платформы Нижегородской дороги до усадьбы версты две. Дорога идет дачами, среди знакомого чахлого подмосковного пейзажа. Дощатые дачи; лесной склад; зелено-желтая вывеска пивной и отчаянные звуки граммофона; «чайная роща» из тощих березок; пыльная, мягкая дорога, окаймленная заборами. Все такое знакомое и приевшееся…

1. Белые ворота ведут в густой парк. На пути вырисовывается длинное здание XVIII века — оранжерея. Вы огибаете оранжерею, и перед вами развертывается длинная перспектива подстриженных деревьев, образующих бесконечные зеленые стены, ясная гладь газона и многочисленные белые статуи. Первое впечатление не красоты, а полнейшей неожиданности. Где-то давно в каком-то музее или в книге, — а может быть, во сне? — были такие же зеленые стены, так же вырисовывался белый мрамор. Звучала, казалось, теперь забытая музыка, плавно проносились по дорожкам не люди, а какие-то сказочные видения.

И первое впечатление Кускова тревожное, ошеломляющее. Хочется вспомнить, когда и где пригрезилось все это: перебираешь картины, сказки, запечатлевшиеся сны, но прошлых впечатлений не трогаешь — этого нельзя было видеть, потому что это какой-то особенный, преображенный, почти заколдованный мир. Мир всесильного человеческого творчества, сумевшего разрозненную природу подчинить высшей гармонии. Гуляя по аллеям парка, вокруг заброшенных изящных павильонов, все время чувствуешь себя Гулливером, попавшим в фантастический мир. Идя по лабиринту подстриженных дорожек, мечтательно ждешь, что, нарушая тишину, зашуршит шелк и покажется кортеж разряженных людей в белых париках, чинно выступят, как севрские куколки, маркизы и меланхолично поплетутся арапчата.

Оживут, воскреснут картины Сомова: он хорошо знает обаяние этих подстриженных парков…

Таково Кусково теперь. Его облик кажется вполне выдержанным, в его красоте пленительное своеобразие. Кусково — единственная подмосковная, дающая понятие о типе елизаветинских усадеб. «Регулярный сад» не сохранил всей своей первоначальной изощренности, зарос, огрубел, модернизовался в цветочных клумбах, в современных фонтанах, но и того, что есть, вполне достаточно, чтобы на несколько минут погрузиться в атмосферу далекого прошлого. Из уцелевших подмосковных Кусково — наиболее ранняя. Его основателем был граф П. Б. Шереметев (1713—1788), сын петровского сподвижника.

От всего волшебного мира, которым представлялось Кусково в эпоху своего расцвета, остались только жалкие обрывки. Первоначальный стиль Кускова был совершенно иной: его теперешняя красота и поэтичность сменила чисто игрушечную уютность, осуществленную основателями усадьбы. По начальному замыслу Кусково со всем своим бесконечным парком было усеяно несколькими десятками «потешных хором», всяких причуд — беседок, павильонов, мостов, прудов, каналов, перспектив и т. д. Во всем этом, конечно, было больше оригинальности и причудливости, чем художественности, но эти затеи, на осуществление которых тратилось больше труда, чем на любое серьезное сооружение, возможные только в XVIII веке, крайне характерны для его психологии.

2. С первоначальным обликом Кускова знакомят изданные в 1779 году «под смотрением М. Махаева» гравюры; на них парк изображен в своей теперешней планировке, отмечены и все существующие постройки. Многое, что видел Махаев, теперь уже не сохранилось; значительно сократился парк, когда-то занимавший втрое большее пространство. Еще обстоятельнее и достовернее, чем склонный к прикрасам Махаев, восстановляет прежний вид Кускова П. Безсонов, автор ценной брошюры «Прасковья Ивановна Шереметева», имевший возможность рыться в документах шереметевского архива.

В первой половине XVIII века в Кускове уже существовала довольно скромная усадьба. Барский дом стоял на месте теперешней оранжереи; от него уцелела только домовая церковь. Невдалеке от барского дома в 1749 году был построен «Голландский домик», по объяснению Безсонова, — «в память эпохи Петровской и для собрания воедино голландских памятников».

Все великолепие Кускова создано в 1770-х годах. В 1770 году во время голода, обрушившегося на Москву, «силы бедняков были употреблены» для рытья прудов. Очевидно, в то время уже был намечен план и характер последующих украшений Кускова, потому что вся усадьба со своими 17 вырытыми прудами и каналами, громадным пространством «регулярного сада» и многочисленными зданиями разбита по одному плану и каждая часть ее подчинена общему замыслу. В Кускове, как это видно на гравюрах Махаева, да и по сохранившимся остаткам усадьбы, в основу всего положен тщательно распланированный сад и пруд; к этим основам декоративного впечатления приноровлены главнейшие постройки; остальные украшения и затеи разбросаны без системы и общего замысла. По преданию, в устройстве Кускова принимала участие целая комиссия иностранных художников и мастеров. Достоверно можно установить только два имени — архитектора-француза Валли, выстроившего театр «Эрмитаж», существующий господский дом и, по-видимому, церковь, и «садового дела» мастера Ракка, работавшего в Кускове с 1786 года и служившего у Шереметевых до 1797-го — года своей смерти. В ведении этих выписанных мастеров был ряд своих крепостных художников, среди которых впоследствии выдвинулись архитекторы Алексей Миронов, Федор Дикусов и Аргунов, брат и сын крепостных живописцев.

Привезенные из-за границы Ракк и Валли, несомненно, были не первыми художниками, трудившимися над Кусковым. До Ракка, еще в конце 1770-х годов, какой-то неведомый мастер «садового дела» разбивал тот «регулярный сад», который виден на гравюрах Махаева, кстати сказать кусковского уроженца, и в основных чертах сохранившийся до наших дней. Этого не выясненного мастера, по всей вероятности иностранца, и нужно считать первоначальным создателем Кускова.

Насколько почетное место занимало в XVIII веке «садовое художество», можно судить по тому, что сменивший Ракка англичанин Роман Маннерс, работавший в Останкине, получал по договору — «в год жалованья по 5000 р. и для топки печей приличное число дров, а более ничего не требовать». Таким условиям мог бы позавидовать любой ученый архитектор!

3. «Садовое искусство» — в наше время это звучит пренебрежительно и почти иронически. В XVIII же веке это искусство процветало, имело своих гениев, свои традиции; выходили специальные руководства, целые трактаты, переводившиеся и на русский язык. Если даже допустить, что над Кусковым одновременно работала целая группа художников, то все же садовый мастер руководил архитекторами: из расположения построек видно, как они приспособлялись к планировке сада.

В XVIII веке кусковский парк, прорезанный вылощенными дорожками, весь подстриженный и украшенный, занимал громадное пространство: начинаясь почти от теперешней линии Нижегородской железной дороги и захватывая существующую усадьбу, он окружал пруд и по его противоположному берегу тянулся до села Вешняки. На гравюрах Махаева видно, что на том месте, где теперь вокруг пруда разрослась беспорядочная березовая роща, была устроена длинная «першпектива» — прорыт канал, сохранившийся доныне, окаймленный подстриженными деревьями и декоративными сооружениями. Смотря на гравюры Махаева, не нужно забывать, что галантные художники XVIII века всегда старались немного польстить хозяину, изображая его владения в несколько прикрашенном виде, но эти прикрасы у Махаева и его учеников никогда не доходили до извращений и фантастических измышлений. Сад имел более лощеный, более «регулярный» облик; деревья на гравюрах показаны очень небольшими, и это подтверждает предположение, что разбит он незадолго до года махаевских гравюр.

На противоположном дому берегу пруда, там, где теперь напоминают о былом только два ветхих обелиска, был раскинут громадный зверинец, или «Менажерея», как его называли современники. Зверинец был обведен каменной стеной, и в центре его красовалась круглая беседка с колоннами. Особые «зверинщики» смотрели за зверями, которых по штату 1785— 1786 годов положено было содержать: оленей немецких — 20, американских — 100; волков сибирских черных — 12, свиней американских — 6, зайцев — без счету. Поражавший москвичей зверинец этот, постепенно угасая, был уничтожен в 1809 году. Налево от зверинца помещался конюшенный, скотный и псарный двор, построенный в виде «обширного замка».

Перспектива за прудом открывала вид на Вешняки. Кроме обелисков, тут были еще «руины», искусственные развалины, а в конце канала — «беседка с каскадами поднятой воды».

Посреди пруда неугомонная фантазия воздвигла остров и на нем «Китайскую беседку». На берегу около барского дома был устроен «щит наподобие руины», а по бокам его искусственные рыбачьи хижины с принадлежностями для рыбной ловли. На пруду плавала целая увеселительная флотилия со специально обученным экипажем: раззолоченная яхта с пушками, отделанная крепостным архитектором Алексеем Мироновым, «Китайское судно», барка и шлюпка, доставленная из Петербурга. При яхте состояли матросы, которых сначала нанимали для обучения других из Навигаторской школы «с Сухаревой башни», а потом заменили своими дворовыми. Матросов было трое, и для них была придумана специальная форма: шкиперские кафтаны и суконные шаровары кофейного или вишневого цвета с белыми пуговицами, круглые поярковые шляпы с желтыми лентами. Кроме того, из дворни было набрано 13 гребцов. Кроме большого пруда, было вырыто еще 17 прудов, каналов и т. п.

Господский дом и выстроенная одновременно с ним каменная церковь отделяли от пруда самую затейливую часть сада. Под домом были устроены обширные «фряжские погреба» для хранения вин. Бесчисленные службы — поварни, девичьи, конюшни, «вольеры» и так далее — теснились вокруг дома.

«Регулярный сад» делился решеткой на две части. В самой середине его помещался пруд, теперь засыпанный; шпалеры подстриженных лип окаймляли дорожки, перекрестки и крытые коридоры. Среди зелени были расставлены в большом количестве статуи; некоторые из них, мраморные, были, по преданию, подтверждаемому Безсоновым, подарены Екатериной II, а остальные, алебастровые, делали в 1785 году московские мастера. Ров с водой отделял наиболее выхоленную, подстриженную часть сада от менее культурного парка. Весь сад и парк был уставлен многочисленными вычурными павильонами и игрушечными домиками, от которых до нас дошли только названия да краткие описания. Несмотря на длинноту перечисления, хочется упомянуть о каждом из них: каждая затея, каждая хитрая выдумка дает любопытный штрих, дополняет картину старого Кускова, самой исключительной из подмосковных…

Одновременно с главным домом, и возможно тем же разносторонним Валли, построен в саду уцелевший «Грот», налево от дома. «Грот» украшают «типические статуи морских жителей»; его стены с внутренней стороны усыпаны раковинами. Невдалеке от «Грота», отделенный небольшим прудом, помещается «Итальянский домик», когда-то окруженный разными затеями: на берегу пруда на пригорке возвышалась статуя Сирены над фонтаном, кругом дома были расставлены мраморные вазы, статуи, пирамиды, «отлитые утки» и т. д. От «Итальянского домика» мостик вел к «Менажерее» — пяти изящным домикам с воротами, решетками и колоннами, устроенным для плавающих по обводному каналу лебедей. При лебедях состоял особый «лебединщик». Кроме того, «птишники» смотрели за журавлями, американскими гусями, фазанами, пеликанами и др.

Справа от дома около маленьких прудиков помещался ряд уютных фантастических сооружений. «Разрезная галерея» с двумя кабинетами по бокам; через пруд от нее — каменная арка вроде триумфальных ворот в садовой загородке. Наверху арки, служившей для подъезда к саду от Москвы, помещалась статуя Дианы на скале; сбоку шел подъемный мост. На третьем берегу прудика — «Голландский домик», внутри весь выложенный изразцами. Отсюда вглубь сада тянулся ряд небольших павильонов: «Пагоденбург», или «Индейская беседка», персидская и китайские палатки, раскидывавшиеся летом, и, наконец, уцелевшее произведение Валли — «Эрмитаж». Он считался выстроенным в мавританском вкусе, хотя на самом деле является вполне индивидуальным творением Валли, хранящим кое-какие отзвуки позднего итальянского барокко. Роскошно украшенный внутри, с бюстами в нишах и статуей Ганимеда на крыше, «Эрмитаж» считался одной из главных диковинок Кускова. С его балконов открывался вид на все кусковское великолепие, на стриженные дорожки, на темные от деревьев по берегам каналы, на большой пруд с его раззолоченной яхтой. Уютное помещение «Эрмитажа» было приспособлено для интимных собраний, и особая машина позволяла обходиться без прислуги: снизу поднимались столы, диваны и прибор на 16 человек…

От «Эрмитажа» вглубь сада шла длинная аллея, и на ней была расположена карусель со всевозможными играми. Еще дальше — бассейн со статуями. Перед выходом из сада был устроен эффектный «кунштюк» — пещера огнедышащего дракона; в ней находились сделанные из холстины большой дракон, обвившийся вокруг дерева, и две маленькие «гадины ползающие». Невдалеке от пещеры — два шалаша с восковыми фигурами, будто бы пугавшими публику своим сходством с живыми людьми; в одном — капуцин, в другом — девушка, держащая блюдо с грибами.

Все эти сооружения были разбросаны на площади теперешнего сада, но в начале 1780-х годов усадебные постройки были увеличены еще рядом новых зданий, расположенных в новоустроенном «Гае» и «английском саду». Они тянулись от существующего парка до линии железной дороги. Тут был «лабиринт» — запутанная сеть садовых дорожек, из которой с трудом выбирались попавшие в нее; «Дом уединения», построенный в 1782—1786 годах и облюбованный для житья графом Петром Борисовичем после смерти супруги; «Птичник», «Костры» из окрашенных бревен, беседка «Трефиль» с надписью «Найтить здесь спокойство», «Философский домик»; в яме сидела статуя «еремита» Диогена; «Храм тишины», павильон «Локасино» (le casino), «Метрея», или «Матерея», — образцовый скотный двор; особой достопримечательностью была «Шомьера» с фигурами шести восковых кукол, пировавших за столом: «Виллиуса, господина без печали, веселого брата», «доктора Балбаса» и т. п. В «Гае» был выстроен «Домик для пристанища хорошим людям». Тут же помещался знаменитый шереметевский театр, не уступавший по размерам московскому, выстроенный по проекту Валли и украшенный превосходным театральным декоратором Гонзаго.
Восстановляя по этим отрывочным данным картину Кускова в XVIII веке, переносишься в мир какой-то прекрасной сказки, где все нежно, уютно, мило, зовет к веселью и беззаботности. Художественных созданий в Кускове было мало: все эти наскоро выстроенные павильоны и домики — только прихотливые игрушки, но в целом создавалась осуществленная идиллия, волшебное царство, где все не похоже на обычную жизнь.

За вычурными воротами кусковского сада открывался пленительный мир, в котором ничто, кроме неба, не гармонировало с привычными впечатлениями. Геометрически вычерченные дорожки, ритмически отмеченные белыми статуями, плавно уходят вдаль среди зеленых стен, коридоров, лабиринтов и павильонов. Все маленькое и уютное; нет широких кругозоров, но отовсюду возникают неожиданности — то мелькнет пестрый павильон, то поднимется над шпалерами островерхая китайская пагода, то откроется спокойный пруд с лебедями, со статуями на искусственных островах: на его глади отразятся беседки и павильоны, зеленые стены шпалер, тесно обступившие воду. Теперь, воссоздавая в воображении этот искусственный мир, любуешься им как красивой выдумкой, но не ощущаешь того радостного, гармоничного просветления, которым обогащает душу созерцание великих художественных произведений. Простому человеку современности, свыкшемуся с привычным обликом мира и верящему только в духовное чудо, душно и жутко становится среди этой дерзкой лжи. Обман, начатый напудренными париками, вечной улыбкой и украшающими костюмами, получает последнее воплощение в создаваемом «Острове Цитеры», где только веселье, только грация, только нежные и ласковые впечатления. Как и вся жизнь XVIII века, Кусково представляется мимолетной театральной декорацией без мысли о творчестве, вечности, титаническом труде, но с мучительной жаждой эффекта и обмана. Творящие красоту всегда помнят о вечности, не мирятся с мыслью, что созданное ими погибнет и исчезнет; создатели Кускова не были творцами, — они хотели только минутной утехи, только утонченных восприятий для своих выхоленных душ…

Устроитель Кускова Петр Борисович Шереметев, скончавшийся в 1788 году, и сын его Николай Петрович славились по Москве своим гостеприимством. Предание об их гостеприимстве еще было живо в 1816 году, когда А. Воейков, воспевая подмосковные сады, писал:

За диво бы почли и в Англии самой Село Кусково,
где боярин жил большой,
Любивший русское старинно хлебосольство,
Народны праздники и по трудах спокойство.

В назначенные дни разряженная толпа москвичей, шурша шелком, заполняла кусковский парк. Говорят, что цепь выездов растягивалась до самой Москвы. В парке гостей поражали невиданные звери «Менажереи» и выписанные из-за границы растения оранжереи.
По пруду разъезжали разукрашенные лодки и возили гостей. Распевал русские песни спрятанный за деревьями хор; играла роговая музыка — талантливое изобретение С. К. Нарышкина. Оркестр набирался из крепостных и, чтобы избежать долгой музыкальной выучки, каждому музыканту поручалось выдувать одну какую-нибудь ноту Таким образом, число участников оркестра должно было равняться числу нужных тонов: секрет музыкального успеха заключался в строгом соблюдении очереди. Изобретателя роговой музыки восхищенный Ломоносов приветствовал в 1753 году стихами:

Ловцов и пастухов меж селами отрада,
Одне ловят зверей, другие смотрят стада.
Охотник в рог ревет, пастух свистит в свирель.
Тревожит оной нимф; приятна тиха трель.
Там шумный песий рев; а здесь, у тихой речки,
Молоденьки блеют по матери овечки.
Здесь нежность и покой, здесь царствует любовь,
Охотнический шум, как Марсов, движет кровь.
Но ныне к обоим вы, нимфы, собирайтесь,
И равно обоей музыкой услаждайтесь:
Что было грубости в охотничьих трубах,
Нарышкин умягчил при наших берегах;
Чего и дикие животны убегали,
В том слухи нежные приятности сыскали.

В Москве П.Б. Шереметев первый устроил роговую музыку. Главную приманку Кускова составлял, однако, крепостной театр. Шереметевская труппа считалась лучшим театром в Москве. Ее состав вместе со специальными портными и парикмахерами доходил до 230 человек. Костюмы и декорации к особенно сложным постановкам выписывались из Франции. По-видимому, в конце XVIII века из всех многочисленных театров в Москве только кусковский являлся «художественным»!
Вечером парк и пруд иллюминовался. Это было заключительным аккордом кусковских празднеств.

Подписи к изображениям в тексте:

1. Портрет графини Варвары Алексеевны Шереметевой. 1760 г. И.П. Аргунов
2. Портрет графа Петра Борисовича Шереметева. 1760 г. И.П. Аргунов
3. П.И. Ковалева-Жемчугова

Иллюминация была излюбленным зрелищем непритязательных москвичей: об особенно удавшихся и помпезных иллюминациях многие находят нужным сообщать в своих записках.

Кусковские празднества и отчасти театр необычайно поднимали в глазах москвичей авторитет графов Шереметевых. Просвещенность хозяина Кускова сказывалась в том, что он держал такой хор, такой театр, такой обворожительный парк. Душевные качества открывались в гостеприимстве, в широком образе жизни, в готовности веселить всю столицу. Ничего иного не требовала и не хотела замечать вертлявая московская молва.

На дороге, ведущей из Кускова в Москву, стоял столб с надписью, приглашающей всех веселиться, как кому угодно, в доме и в саду. По словам П. Безсонова, очень точного в своих утверждениях и основывающегося на документальных данных, в праздники число гуляющих в Кускове доходило до 50000, число званых гостей — до 2000. Своих жителей в усадьбе было около 1000. Эти черты старого быта несколько озаряют души создателей Кускова: забота об увеселении всех посещающих усадьбу, о восхищении их всевозможны-ми «кунштюками» придает Кускову тот характер увеселительного царства, без которого странным капризом кажутся все эти бесчисленные павильоны и хитрые выдумки. Знатный вельможа, желающий славиться по Москве не только гостеприимством, но и просвещенностью, не был способен додуматься до культурного творчества, которым прославили себя позднейшие богатые баре, и, всеми силами заботясь об изысканных увеселениях публики, воздвигал в усадьбе всякие курьезные и фантастические сооружения, прельщавшие его не художественной красотой, потребности в которой еще не было, а экзотичностью и занимательностью. Окруженный несметными богатствами, восседал в Кускове граф П. Б. Шереметев, как могущественный феодальный властитель, именовавшийся в рапортах по вотчинам

«Его сиятельством графом государем…». Веселился, веселил Москву в своем Кускове — «Эдема сколке сокращенном», по словам князя И. М. Долгорукого, и слыл любезным, просвещенным и добродетельным вельможей. Сын его, Николай Петрович, долго живший и учившийся за границей, вернулся в Кусково уже представителем иного мировоззрения, иной культуры, чуждавшимся вычурности отцовских начинаний. Он скоро забросил Кусково, создав себе новую подмосковную — Останкино, но последние десятилетия расцвета Кускова, все его наиболее поэтичные предания и воспоминания связаны с графом Н. П. Шереметевым, одним из наиболее привлекательных людей русского XVIII века, не избежавшим его пороков, но отразившим и все лучшие его стороны. Есть жизни и души, отмеченные особой красотой и печалью, придающей им почти художественное обаяние; таков был Н. П. Шереметев, освещенный всеми лучшими чертами духа XVIII века. Он получил отличное воспитание, долго жил за границей, учился в Лейденском университете, соприкасался с пышным весельем иностранных королевских дворов. Он полюбил музыку, театр, все красивые вещи и, обладая неисчерпаемыми средствами, заводил все это в своих подмосковных.

То отвращение к придворному блеску и шуму, о котором красиво говорили и писали все в XVIII веке, для большинства было вычитанной фразой. Хрупкие мечтатели жили очень трезво и практично. Н. П. Шереметев, друг Павла I, самый блестящий из придворных вельмож, вечно рвался из Петербурга в свое Кусково. Он полюбил здесь свою крепостную актрису, Парашу Ковалевскую, и в 1800 году женился на ней. В этом поступке много искреннего идеализма, нарушающего все сословные понятия. Народная песня запечатлела это небывалое событие. «Вечор поздно из лесочку я коров домой гнала…» — начинаются слова неизвестного автора, положенные на простую, характерную мелодию конца XVIII века. В кусковском парке особенно выразительно звучит наивный старинный мотив. Как опадающие осенние листья, тихо шелестят милые простые слова — у Успенского собора В большой колокол звонят, — нашу милую Парашу Венчать с барином хотят…

Кусковский театр существовал еще при П. Б. Шереметеве, но только под рукой его сына театр стал образцовым. Кусковский театр превзошел московский, содержимый антрепренером Медоксом, имевшим монополию и жаловавшимся, что граф Шереметев отбивает у него публику.

Главных исполнителей было небольшое число, но за ними следовала масса танцовщиц, музыкантов и хоровых певцов. Летом театр переносился под открытое небо. В репертуар входило несколько драм, около 10 комедий, до 20 балетов и несколько десятков опер. В труппе были певицы, танцовщицы и актрисы, или «комедиантки»; последних было 6, и при них состояли учительницы-француженки, рассчитанные в 1785 году. Вообще, руководителями театра и главными лицами в первое время по заведении его были иностранцы, но позднее их сменили, выученные ими, свои крепостные. Драматические актрисы и оперные певцы занимали привилегированное положение в труппе. Актрисам, как и премьеру Петру Петрову и иностранцам-музыкантам, полагалось хорошее содержание: им ежедневно привозилось из Москвы по французскому белому хлебу, а в постные дни отпускалось по 10 мелких карасей из пруда. Гораздо хуже было положение «дансерок»: их помещение отапливалось только в случае болезни танцовщиц. Репертуар театра был самый разнообразный: шел «Царевич Февей» императрицы Екатерины II, балет «Инесса де Кастро», не игранный еще в придворном театре, опера «Самнитские браки», поставленная при посещении Кускова Екатериной II. Декорации частью писал Гонзаго, частью свои мастера «под смотрением» архитектора Алексея Миронова.

Поселившись в Кускове, граф Н. П. Шереметев отделал для себя в 1785—1786 годах Большой дом и зажил усадебными интересами: полевая охота, лошади, крепостные актрисы и через них — театр. В 1789 году он полюбил свою хористку Парашу Ковалеву, впоследствии ставшую его женой. Ее небывалая и почти невероятная для крепостной женщины судьба знала больше горя, чем радости. Слабохарактерный граф долго мучился, колеблясь между дворянскими традициями и влечением сердца. Парашу, попавшую в фавор, поместили с актрисами и стали учить декламации, игре, танцам и музыке. Впоследствии из нее выработалась талантливая оперная певица, восхищавшая утонченных ценителей. Увлечение графа Парашей способствовало подъему кусковского театра, ставшего его любимым занятием. На театр тратились громадные деньги; костюмы Параши, получившей сценическую фамилию «Жемчугова», блистали золотом и каменьями.
В Кускове все полно воспоминаний об этом необычном романе графа с крестьянкой. В старом доме смотрят со стен их потемневшие портреты; за окнами зеленеют подстриженные аллеи, липы залиты солнцем, зовущим к жизни. Не верится в бесследное исчезновение прошлого, и кажется, что в липовых зарослях, за стенами поблекшего «Эрмитажа», тихо угасают какие-то призраки старого, его красивые образы, где-то витают его люди…

Пленительная история любви графа кажется взятой из романа или старинной благородной драмы. Влюбленный мучается, почти тяготится своей знатностью и богатством, но только на десятый год любви дает волю своей крепостной любовнице. Решившись наконец жениться, он покидает Кусково, где все слишком остро напоминает о прошлом, и в 1799 году переезжает в Останкино. И в своем завещательном письме сыну объясняет, словно оправдываясь, свою необычайную женитьбу: «Я питал к ней чувствования самые нежные, самые страстные. Долгое время наблюдал я свойства и качества ее: и нашел украшенный добродетелью разум, искренность, человеколюбие, постоянство, верность, нашел в ней привязанность к святой вере и усерднейшее богопочитание. Сии качества пленили меня больше, нежели красота ее, ибо они сильнее всех внешних прелестей и чрезвычайно редки…» В этих строках, может быть, вьется ложь, тонкая змеиная ложь, свойственная XVIII веку, не боявшемуся красивого обмана в самых священных областях человеческого духа. Смотря на старые портреты, веришь, что те, кто улыбается этой вечной улыбкой, не умел и не хотел говорить правду, и в глазах их ищешь человеческой, простой, робкой души, которая должна была дрогнуть, ищешь и не находишь…

О Параше Ковалевой известно мало, но все известное обрисовывает ее привлекательными чертами. В молодости дочь дворового кузнеца, она умерла графиней в роскошном петербургском дворце. Неграмотная деревенская девушка прошла долгую школу и удивляла зрителей силой своего драматического таланта, играя такие чуждые ей и подмосковному Кускову героические роли. Она умерла рано, и в память ее сооружен Странноприимный дом на Сухаревой площади. Весь образ ее, подтверждаемый портретами, остается в памяти хрупким и нежным.

В 1799 году Кусково опустело. Хотя все сохранялось в целости и ежедневные рапорты доносили графу, что все обстоит благополучно: целы печати, стоят статуи, не ездят в зверинец за охотою, лебеди плавают, отец Параши — «Иван Степанов благополучен», — но Кусково затихло и медленно разрушалось. Театр стоял запечатанный, актеры и декорации перекочевали в Останкино; новый дом, выстроенный для Параши, скоро был уничтожен и уцелели только окружавшие его серебристые тополя. Зарастали дорожки, разрушались и горели постройки, дожди выедали пестрые краски, время стирало выдумки художников. Кончился красивый спектакль: измятые скомканные декорации, остатки позолоты, жалкая бутафория, казавшаяся драгоценной при свете рампы, — валяются, как сор, ненужные и непонятные…

После нескольких десятилетий запустения за Кусковым упрочено то состояние, в котором оно находится теперь. Характер усадьбы получился совершенно иной: остался красивый сад и несколько каменных строений, все же многочисленные затеи П. Б. Шереметева исчезли бесследно. От всего разнообразия теперь остались только оранжерея, «Голландский» и «Итальянский» домики, «Грот» и «Эрмитаж». Сохранилось также малоинтересное здание поварни, слева от дома около церкви. Кусково по первоначальному плану более предназначалось для увеселения, чем для житья. Барский дом не занимает в нем центрального положения. Игрушечные павильоны, разбросанные по саду, созданы больше для декорации, для отдыха, для разнообразия парка. XVIII век для «увеселительных» садовых строений не пользовался строгим архитектурным стилем: соответственно с их игривым назначением им придавались фантастические формы. В большом ходу было подражание китайским, индийским и турецким зданиям, казавшимся верхом экзотичности. Такие сооружения крайне индивидуальны и больше свидетельствуют о направлении фантазии их автора, чем о его принадлежности к той или другой школе. Деревянный барский дом малоинтересен снаружи, но великолепно отделан внутри. Его залы наполнены художественными предметами, старинными портретами, всевозможными реликвиями XVIII века. Оттого что все это не принесенное извне, а связанное с Кусковым, со стенами дома 150-летней истории, каждая вещь приобретает особую значительность и одухотворенность. Около дома — современная ему церковь и поварня, не представляющие художественного интереса.

Оранжерея, то есть ее центральная каменная часть, представляет редкий, особенно в Москве, памятник переходной эпохи позднего барокко. Ее ломаный фасад, пышная скульптурная обработка щита над центральным пролетом и некоторая сухость форм кажутся отзвуком петровской архитектуры и в середине XVIII века являются почти анахронизмом. «Эрмитаж» — произведение Валли, несколько пострадавшее от времени, — очень изящная, богато декорированная постройка; источенные годами витиеватые пилястры, ниши с бюстами над окнами, карниз из гирлянд — делают «Эрмитаж» нарядным украшением сада; в нем чувствуется рука опытного и культурного художника, знакомого не только с классическими формами.

Помещенный в противоположном конце парка на берегу прудика «Грот» — длинное здание с куполом, со своими оригинальными формами кажется капризом художника, вырванным из общего хода архитектурного творчества. Такой индивидуализм, почти невозможный в XVIII веке для городской постройки, для «сельского» здания считался допустимым. В Царском Селе есть тоже «Грот», выстроенный Растрелли в 1755—1757 годах. Кусковский «Грот» более позднего происхождения и представляет довольно близкую переработку царскосельского. Архитектурная композиция несколько изменена, — кусковский зодчий растянул «Грот», отяжелил центральный купол, но многие детали почти скопированы: ломаный фронтон центрального входа, колонны из чередующихся круглых и четвероугольных камней, боковые окна и т. д. Сходство доведено до того, что оба «Грота» поставлены у самой воды, но царскосельский павильон наряднее, изящнее и культурнее. Это заимствование интересно тем, что показывает те образцы и идеалы, которым следовали создатели Кускова; ясно, что роскошно обстроенные в конце Елизаветинского царствования летние резиденции под Петербургом прельщали строителей первых подмосковных.
«Голландский дом» стоит невдалеке от «Эрмитажа». Он сохранился плохо, исчезли все украшения, остались только основные формы. Высокая крыша и резной фронтон — вот и все, что оправдывает его наименование.

Около «Грота», отделенный от него небольшим прудом, на краю «регулярного сада» высится «Итальянский дом». В этом павильоне есть некоторые черты архитектуры итальянского Возрождения, но самое интересное в нем — фантастическая обработка окон, окружающие их маски, вазы, гирлянды и медальоны. В общем же прелестный «Итальянский дом», наравне с «Эрмитажем», — лучшие архитектурные сокровища Кускова. Их автор — Валли, утонченный и гибкий художник, серьезно заинтересовывает разнообразием своих мотивов.

Вот и все, что дошло в целости от прежнего великолепия Кускова…

Московский мастер Василий Панов и помощник его Мартын Андреевич украсили кусковский парк несколькими десятками статуй. К ним нельзя быть строгим с точки зрения технического совершенства: их назначение чисто декоративное, они только украшение на однообразных зеленых стенах. Самое интересное в них — изящный аллегоризм и грация выражения. Художник, почти без системы, истощал весь запас своих образов; латинские надписи под статуями объясняют их изображения. Перебрав римских императоров и мифологических богов и богинь, он перешел к олицетворению стран света: в виде женских бюстов, характеризующих расовые облики, изображены Европа, Африка — в виде эфиопки, какими их изображали французские художники XVIII века, Азия, Америка и Австралия.

Затем были олицетворены все добродетели и пороки, но разгул фантазии автора, видимо, был стеснен требованиями декоративности: нужны были стройные, вытянутые фигуры, приблизительно одинаковой структуры. Но добродетелей тоже не хватило: пришлось изобретать сюжеты вроде «Flumen Kuskovo» — бога кусковской речки, муз и т. п.

Теперь, по прошествии ста лет, не хочется роптать на судьбу, смягчившую первоначальный облик Кускова. Тщательно реставрированное, оно стало бы похоже на подрумяненный труп: пролетели годы, умерли люди, забылись песни и не может неизменным, вечно юным остаться старый сад. Теперь же, ходя взад и вперед по его прохладным дорожкам, проходя под нависшими зелеными арками, угадываешь прошлое под «пылью веков». Но порой в липовом лабиринте охватывает жуткое чувство: боишься теней прошлого; кажется, что путь пересечет загадочная хрупкая красавица с порочной и грустной улыбкой, одна из тех, которыми Сомов населяет свои боскеты и старые комнаты…

Нам известно все, что думал XVIII век; известно стало за последние десятилетия, как жили эти костюмированные странные люди в париках, но какая- то неразгаданная тайна чудится в дивном веке, и в Кускове она тревожит душу. В сущности, век, провозгласивший торжество разума, сам далеко не укладывается в рамки сознательного. Во всей его вычурной жизни, за всеми его противоречиями есть какой-то стихийный смысл, который все более и более очевидным становится теперь, на отдалении годов.

Люди XVIII века любили выспренне философствовать о премудрости Провидения, о ничтожестве человека. В своих раззолоченных дворцах, важные как боги, они, если верить их словам, ясно сознавали тщету всего земного, были кротки, покорны и робки… Но на всей жизни их, на всем создаваемом лежит отпечаток какого-то упорно творимого человеческого величия. И что- то кощунственное чудится в их непримиримости с явью Божьего мира: душу человека они разукрасили лестью и красивой ложью; скрывая все дурные и тяжелые чувства, они, как солнце, как небо, хотели вечно улыбаться и такими видели их художники; они жили в домах, роскошь которых превосходит все земные представления и после которой созданное Богом кажется тусклым и несовершенным: воду, леса, цветы и пространство — все подчинили себе своенравно, переделали по-своему.

По своему скрытому значению не было более страшного времени, чем XVIII век. Позднее и раньше люди, изнемогающие от мук или гордые своим человеческим могуществом, проклиная, бросали небу вызывающие слова… Но слова — детский лепет перед молчаливым делом, а XVIII век, надев маску покорности, не боялся противопоставить мировому творчеству свою человеческую волю…

На портретах Д. Г. Левицкого застыла волнующая, обманчивая, холодная улыбка. Бессознательная мудрость талантливого хохла запечатлела в ней самые сокровенные, самые смутные чувства XVIII века. Старые портреты улыбаются галантно, но презрительное торжество неуловимо тонко скользит по лицам. И перед ними всегда становится немного жутко, немного стыдно; эта улыбка преследует в Кускове, если долго мечтать среди пустынных липовых шпалер, если у белых статуй вспоминать о минувшей жизни.

И другую, светлую, грезу уносит душа из Кускова: здесь природа приведена в высшую гармонию; а о таком гармоничном мире вечно тоскует человеческое сердце. Иногда во сне является видение райского царства: виденное забывается, но в душе долго остается ощущение легкости, гармонии, вечного порядка. Музыка даже серую душу уводит в мир вечного ритма, дающего ощущение высшего счастья, высшей свободы; «регулярный сад» XVIII века претворяет музыкальную гармонию в пластические формы; нет ни одного диссонанса, — все, что видит глаз, проходит мерным, плавным темпом.

Пока находишься в Кускове, не отдаешь себе отчета в свойствах его очарования. Только потом в поезде, глядя на проносящиеся в темноте дачи, фабрики, чахлые посадки, на беспорядочно раскинутые огоньки, выходя на ярко освещенную платформу, где беспорядочным клубком развивается обыденная жизнь, испытываешь то же чувство, что и после блаженного сна: было видение преображенного, гармоничного мира и теперь в душе остался только след его…

Увеселительный облик старого Кускова выделяет его среди прочих подмосковных, но в то же время связывает шереметевскую усадьбу со всем духом ее эпохи. Невысокая эстетическая культура, отсутствие точно выраженных идеалов, праздничная внешность при полной внутренней пустоте — все это плоть от плоти русского общества середины XVIII века.

К концу века к усадьбам предъявляются уже иные требования: мечтательная эпоха хочет от «сельского убежища» прежде всего идиллии и красивого покоя. Под влиянием налетевшей тяги к природе усиливается и развивается усадебное строительство, намечаются прочные архитектурные традиции. Основное отличие усадеб нового типа в том, что создающие их не ненавидят природу, не чуждаются ее, как чуждался автор Кускова, стремившийся каждое дерево, каждый клочок газона обратить в художественное произведение. Для романтически настроенных душ ничем незаменимо очарование нетронутой природы. Природа — союзник зодчего, подчеркивающий, выделяющий, усиливающий его творения. В усадьбах этого типа архитектурная красота зданий особенно остро воспринимается в контрасте с полями, деревьями и лугами.

А. Алексеев Павильон Эрмитаж в усадьбе Кусково

Павильон Эрмитаж в усадьбе Кусково

• Дата постройки: 1765 – 1767 гг.
• Архитектор: К. И. Бланк
• Дата реставрации: 1977 – 1978 гг., 2012 – 2013 гг.
• Авторы проекта реставрации: И.А. Шафирова («Моспроект-3»), М. Г. Чистяков (ФГУП МНРХУ)

Первое документальное упоминание о Кускове датируется XVI в., когда боярин В. А. Шереметев выменял у А. А. Пушкина свою вотчину Алифинцево под Бежецком на деревню Кусково с прудом. С того времени усадьба на протяжении веков находилась во владении рода Шереметевых.
Существующий архитектурно-парковый ансамбль сложился при графе П. Б. Шереметеве в 1750 – 1770-х годах.
В создании летней загородной увеселительной резиденции, прозванной современниками «подмосковным Версалем», принимали участие знаменитейшие мастера того времени: архитекторы Ю.И. Кологривов и К.И. Бланк, живописец Л.Ж.-Ф. Лагрене, а также крепостные архитекторы Ф.С. Аргунов, А.Ф. Миронов, Г.Е. Дикушин.

Расцвет усадьбы пришелся на 1770 – 1780-е годы, когда здесь бывало до 30 тысяч гостей. Среди самых именитых посетителей – русская императрица Екатерина II, польский король С. Понятовский, австрийский император Иосиф II.

На берегу Большого пруда расположился ансамбль Почетного двора, состоявший из Дворца, Кухонного флигеля и церкви с колокольней. В единственном в Москве французском регулярном парке была устроена сложная гидросистема из прудов, каналов и мостов, дорожки украшены скульптурами и обелисками, построены многочисленные парковые павильоны. Одним из таких был возведенный в юго-западной части парка Эрмитаж (от французского слова «ermitage» – хижина отшельника). Он использовался для приема узкого, избранного, круга гостей (за столом могло разместиться не более 16 персон).
Архитектором Эрмитажа обычно называют К. И. Бланка, но в некоторых работах упоминается также участие Ф.С. Аргунова.
В плане – двухэтажное здание, похожее на цветок с четырьмя лепестками, чуть вытянутый вдоль главной оси парка.

Оно построено в стиле раннего классицизма (стены украшают широкие пилястры с капителями коринфского ордера), который сочетается с барочными чертами (так, в специальных нишах под карнизом расположены алебастровые бюсты римских цезарей). Объем здания с цилиндрическими выступами-башенками, в которых размещались отдельные кабинеты, увенчан куполом. Стены украшены изящной лепниной. Роль лестницы на второй этаж исполнял лифт в виде дивана, находившийся в одном из «лепестков» павильона.
На втором этаже в центральном зале размещался еще один подъемный механизм – в виде обеденного стола, использовавшийся для сервировки и смены блюд. Это примеры первых лифтов в России.

После революции 1917 года усадьба Кусково была национализирована, в 1918 году создан Государственный музей-усадьба «Кусково».
Серьезная комплексная реставрация парковых павильонов в советское время проводилась только один раз – в конце 1970-х годов. Она включала воссоздание оградки Эрмитажа по периметру крыши и статуи богини Флоры на куполе.

При этом не было восстановлено утраченное внутреннее убранство павильона. В конце 1990-х годов дошла очередь и до фасадов памятника.
В течение последних 30 лет павильон практически не использовался, на фасадах и в интерьерах появились трещины, отступы красочного слоя.
Осенью 2012 года павильон Эрмитаж был закрыт на долгожданную реставрацию, которая состояла из вычинки белого камня, восстановления отмостки, фасадов, скульптур и вазонов на крыше, замены деревянных конструкций, приведения в порядок медной кровли, а также паркета, дубовой отделки
стен кабинетов, позолоты расписных плафонов с летящими по голубому небу амурами.

Еще до Великой Отечественной войны был раскрыт один фрагмент падуги в центральном зале на втором этаже. Однако в конце 1970-х специалисты Всесоюзного объединения «Союзреставрация» под руководством Р. Д. Тульпы обнаружили другие фрагменты падуги.
В 2006 году художником-реставратором высшей квалификации М. Г. Чистяковым были проведены исследовательские работы в павильоне Эрмитаж. На основании раскрытых фрагментов в 2013 году падуга была восстановлена целиком, после чего выполнена роспись в технике полихромной гризайли.
После комплексной научной реставрации, завершившейся осенью 2013 года, во всей красе предстала одна из трех сохранившихся в России парковых построек данного типа (две другие находятся в Петергофе и Царском Селе). Она будет использоваться как дополнительное выставочное пространство для экспонатов музея.

Источник:
А. Алексеев Москва, которая есть. Лучшие примеры реставрации XXI века. М., 2013