Усадьба Бугры (Россия, Калужская область, г. Обнинск, ул. Кончаловской Горы)
Если Вы собираетесь в Турлики, то в поездку можно включить ещё один интересный объект – старинный дом в Буграх на окраине Обнинска. Схема проезда не вызовет затруднений: выбравшись с территории Морозовской дачи проезжаем прямо, мимо Физико-энергетического института, далее всё время по главной — ул. Менделеева, на т-образном перекрестке сворачиваем на ул. Дачную. Доезжаем до экзаменационной площадки автошколы (она будет слева, справа кладбище и церковь), сразу после неё две проселочных дороги – первая в СНТ «Родник», вторая в гору – она как раз и приведет в «Бугры».
В начале 1880-х годов Анна Обнинская вышла замуж за московского врача Ивана Ивановича Трояновского. В приданое ей достался хутор Бугры, ныне известный обнинцам по имени последних владельцев как «дача Кончаловского». И действительно, с самого начала усадьба больше напоминала роскошную загородную дачу. Усадебные земли включали обширные участки леса и лугов в холмистой местности (откуда и пошло название хутора), в районе современных Кончаловских гор.
Бугры и Трояновские
Сама усадьба поставлена на вершине холма среди соснового леса. Большой бревенчатый дом, одноэтажный с мезонином, хорошо сохранился до сих пор. Он не претендует на стилевую изысканность, но при изящных замысловатых пропорциях очень красив и удобен. Стройный мезонин с огромным окном во всю стену придает дому сходство с большим кораблем, плавно плывущим среди волн колышущейся зелени. Первоначально у «корабля» имелся и «капитанский мостик» — с каждой стороны мезонин был украшен балконом, но с течением времени балконы разрушились от ветхости. Позади к дому примыкал хозяйственный двор с множеством построек, за ним был разбит обширный сад. А по склону холма перед главным фасадом расстилался прекрасный живописный парк с экзотическими деревьями.
Дом был приспособлен для проживания в течение всего года, в нем были устроены голландские изразцовые печи. Но Трояновские обычно бывали здесь только летом.
Иван Иванович Трояновский (1855-1928)-талантливый врач, хирург и терапевт, был широко известен в среде московской творческой интел-лигенции как страстный любитель искусства, собиратель картин выдаю-щихся русских художников. Происходил он из смоленских дворян. После окончания медицинского факультета Московского университета остался в столице и работал в городских больницах. По словам дочери Ивана Ивановича Анны, лечение рабочих было его главной заботой. Наряду с тем он занимался обширной частной практикой.
В 1880-х годах Иван Иванович приобрел свою первую картину, точнее, этюд к картине В.Д. Поленова «Больная» — быть может из-за того, что его взволновала столь верная и глубокая передача такого знакомого ему сюжета. Эта картина положила начало великолепной коллекции, которую он собирал на протяжении всей жизни. Впоследствии врачебная практика сблизила Трояновского и с Поленовым, и с другими видными деятелями нашей культуры: А.П. Чеховым, Ф.И. Шаляпиным, И.Э. Грабарем, Н.К. Метнером, С.В. Рахманиновым — этот перечень можно продолжать еще долго. Он был лечащим врачом и близким другом В.А. Серова и И.И. Левитана: у обоих в самом расцвете сил стала развиваться тяжелая болезнь сердца.
Со многими из них Трояновские дружили семьями, и их скромная московская квартира часто бывала местом встреч служителей искусства. Современники отзывались об Иване Ивановиче и Анне Петровне как об очень гостеприимных и радушных людях, в доме которых всегда ощущался какой-то особенный уют. Сначала они жили в домике на стрелке между Большой и Малой Молчановкой, затем снимали квартиру в Скатертном переулке на Арбате.
Другим увлечением Трояновского, которому он предавался не менее страстно, было садоводство. В обширном парке Бугров он высадил редчайшие древесные породы, такие как пробковое дерево, маньчжурский орех или сибирский кедр. Среди образцов экзотической флоры особенно поражал красный клен, который осенью стоял зеленый, а к весне покрывался багрецом. Сад был засажен многочисленными кустами.
В имении подолгу гостила семья композитора Метнера, бывала она здесь и зимой.
Пробираясь по сугробам с вязанкой хвороста за плечами, Николай Карлович часто останавливался и вбирал в себя пленительную красоту очарованного зимнего леса. Эта таинственная глушь была ему по душе, и единение с природой отражалось в его чудесных музыкальных «сказках». По вечерам все собирались у рояля, завороженно внимая волшебным звукам, рождавшимся под пальцами великого пианиста. А за темными промерзшими окнами заметала вьюга, и в ее унылое завывание вплетался голодный волчий вой.
Летом 1920 года стали приезжать гости из Москвы. Особенно часто бывала подруга Трояновской, художница Наталья Сапожникова, и любимый ученик Метнера по консерватории Пантелеймон Васильев. Изредка наведывался и сам Иван Иванович, связанный своей врачебной деятельностью в столице. Все вместе гуляли по сосновому лесу и березовым перелескам, вместе же ходили убирать сено на лугу, поскольку к будущей зимовке приходилось готовиться заранее.
В 1880-х годах Иван Иванович приобрел свою первую картину, точнее, этюд к картине В.Д. Поленова «Больная» — быть может из-за того, что его взволновала столь верная и глубокая передача такого знакомого ему сюжета. Эта картина положила начало великолепной коллекции, которую он собирал на протяжении всей жизни. Впоследствии врачебная практика сблизила Трояновского и с Поленовым, и с другими видными деятелями нашей культуры: А.П. Чеховым, Ф.И. Шаляпиным, И.Э. Грабарем, Н.К. Метнером, С.В. Рахманиновым — этот перечень можно продолжать еще долго. Он был лечащим врачом и близким другом В.А. Серова и И.И. Левитана: у обоих в самом расцвете сил стала развиваться тяжелая болезнь сердца.Со многими из них Трояновские дружили семьями, и их скромная московская квартира часто бывала местом встреч служителей искусства. Современники отзывались об Иване Ивановиче и Анне Петровне как об очень гостеприимных и радушных людях, в доме которых всегда ощущался какой-то особенный уют. Сначала они жили в домике на стрелке между Большой и Малой Молчановкой, затем снимали квартиру в Скатертном переулке на Арбате.
Другим увлечением Трояновского, которому он предавался не менее страстно, было садоводство. В обширном парке Бугров он высадил редчайшие древесные породы, такие как пробковое дерево, маньчжурский орех или сибирский кедр. Среди образцов экзотической флоры особенно поражал красный клен, который осенью стоял зеленый, а к весне покрывался багрецом. Сад был засажен многочисленными кустами.
В имении подолгу гостила семья композитора Метнера, бывала она здесь и зимой.
Пробираясь по сугробам с вязанкой хвороста за плечами, Николай Карлович часто останавливался и вбирал в себя пленительную красоту очарованного зимнего леса. Эта таинственная глушь была ему по душе, и единение с природой отражалось в его чудесных музыкальных «сказках». По вечерам все собирались у рояля, завороженно внимая волшебным звукам, рождавшимся под пальцами великого пианиста. А за темными промерзшими окнами заметала вьюга, и в ее унылое завывание вплетался голодный волчий вой.
Летом 1920 года стали приезжать гости из Москвы. Особенно часто бывала подруга Трояновской, художница Наталья Сапожникова, и любимый ученик Метнера по консерватории Пантелеймон Васильев. Изредка наведывался и сам Иван Иванович, связанный своей врачебной деятельностью в столице. Все вместе гуляли по сосновому лесу и березовым перелескам, вместе же ходили убирать сено на лугу, поскольку к будущей зимовке приходилось готовиться заранее.
В октябре 1920 года неотложные дела потребовали возвращения в Москву, где все вместе (Метнеры) поселились у Трояновских в Скатертном переулке. Но плодотворно работать в таких условиях Николай Карлович не мог. В начале апреля 1921 года они вновь «сбежали» в Бугры на все лето, а 10 сентября Метнеры отправились в длительное турне по Германии. Тогда Николай Карлович не мог и помыслить о том, что покидает Россию навсегда. Но вернуться на родину ему было не суждено. С 1935 года композитор обосновался в Англии, где и прожил до своих последних дней.В эти годы И.И. Трояновский продолжал врачебную службу в трамвайных парках Москвы; вероятно, он не прекращал и частную практику. Иван Иванович по-прежнему участвовал в художественной жизни столицы. В 1918 году он, как владелец частного собрания, стал членом Московского союза деятелей художественных хранилищ
В 1927 году уже перешагнувший семидесятилетний рубеж доктор Трояновский был уволен со службы. Чтобы хоть как-то прожить, он вынужден своими руками разорять любовно собранную галерею. Об этом он пишет в письме от 26 июня к художнику П.И. Нерадовскому, тоже коллекционеру, состоявшему в правлении ряда ведущих музеев Москвы и Ленинграда: «Сегодня окончилась моя служба, и я уже в отпуске по болезни… Чем буду жить, не знаю: выйдет ли мне пенсия, какая и когда -ничего не известно. А посему очень надеюсь, что Вы с получением денег возьмете у меня нужные Вам вещи и тем облегчите мне трудное время… А пока поеду в Бугры, как Цинциннат сажать капусту».
28 ноября 1928 года Иван Иванович умер в своем доме в Буграх. Похоронен он у белкинской церкви Бориса и Глеба, с южной стороны. В узорчатой ограде на могиле лежит большая плита черного мрамора с простой надписью: «Доктор Иван Иванович Трояновский. 1855-1928».
Бывшую усадьбу Бугры, которая теперь считалась дачей, унаследовала Анна Ивановна Трояновская. В 1920-х годах она жила в основном именно здесь, продолжая преподавать рисование в «Бодрой жизни». Но денег не хватало, все труднее становилось одной содержать фамильное гнездо (замуж она, слишком своенравная и вольнолюбивая, выходить так и не стала). Постепенно пришлось распродать всю коллекцию отца, при этом наиболее ценные полотна Анна Ивановна безвозмездно передала в Третьяковскую галерею.
В 1932 году она продает Бугры своему давнему знакомому П.П. Кончаловскому. Иван Иванович был бы доволен — он был очень привязан к Петру Петровичу и, по воспоминаниям Игоря Грабаря, считал его «первым живописцем в Европе». За собой Анна Ивановна оставила маленький флигель с верандой в глубине сада. Здесь она по-прежнему проводила лето и даже принимала своих друзей из Москвы, в том числе видного художника P.P. Фалька, бывшего члена «Бубнового валета», и молодого композитора Ю.С. Бирюкова. Юрий Бирюков и купил у нее этот флигель в 1946 году.
Квартиру Трояновских в Скатертном переулке превратили в типичную коммуналку, и у Анны Ивановны осталась лишь одна комната, прежде служившая ее отцу приемным кабинетом. Она спала теперь на той же узкой кушетке, где доктор Трояновский осматривал своих пациентов.
Анна Ивановна не стала поступать на постоянную службу. По инициативе С.Т. Шацкого, возглавлявшего в то время Московскую консерваторию, она начала давать студенткам частные уроки и даже издала учебное пособие «100 вокальных упражнений» (М., 1934). В ней был развит не только дар певицы, но и большой талант художника — графика. Уже после войны Трояновская была принята в Союз художников СССР, что давало возможность участия в выставках и получения заказов от государства.
Источник:
«Обнинск: история города и края с давнейших времен до наших дней», Калининград, 2002, с. 94-95, 146-147, 180-185
П.П. Кончаловский в Буграх
В 1932 году дачу в Буграх покупает художник П.П. Кончаловский. Петр Петрович очень полюбил эти места еще со времени своего первого приезда в Белкино, ознаменовавшего начало нового этапа в его творческой жизни, и с тех пор часто бывал здесь со всей семьей.
Все знавшие Кончаловского люди отзывались о нем как о необычайно жизнерадостном, открытом и доброжелательном человеке, наделенном щедрой душой и неуемным темпераментом. Огромного роста, богатырского сложения, он до глубокой старости сохранял молодость и свежесть чувств, был переполнен бурной творческой энергией. «Он видел мир глазами человека, любившего жизнь и людей, — пишет Константин Симонов, — и красота людской души, и красота природы прежде всего кидались ему в глаза — именно это он и замечал в первую очередь». Отличительным свойством Кончаловского был неисчерпаемый оптимизм — оптимизм, несмотря ни на что. «Смотришь на него — за работой, в разговоре, за едой — вспоминал Всеволод Иванов, — смотришь и думаешь: «Но неужели я никогда не научусь этому счастью жизни!»
Этот чрезвычайно общительный человек, нежно любивший жену и детей, имевший множество друзей, жил прежде всего творчеством и абсолютно не мыслил своего существования без живописи. По меткому замечанию искусствоведа M.JI. Неймана, живопись была для Кончаловского не профессией, а жизненной потребностью, как еда и как сон.
Возможность писать он воспринимал как величайшее наслаждение. Казалось бы, такой подход естественен для каждого художника. И все же Кончаловский очень выделялся в этом отношении не только среди своих коллег по Союзу художников СССР, многие из которых больше напоминали обычных служащих, но даже среди прославленных живописцев. С ранней молодости в его жизни не было, пожалуй, ни одного дня, когда бы он не брал в руки кисть или карандаш. За шестьдесят лет непрерывного творчества он создал более пяти тысяч произведений живописи и графики.
«Я пишу много просто потому, — объяснял сам художник, — что у меня всегда есть много художественных замыслов, потому что они непрерывно рождаются и требуют реализации, и потому еще, что ничем другим не занят, кроме живописи… Живопись по совместительству — это не искусство». Поэтому он никогда не состоял на службе (за исключением короткого периода «военного коммунизма», когда ему пришлось заниматься преподаванием).
Еще в начале двадцатых бывший зачинатель «Бубнового валета» прочно встал на позиции реализма. И это не было данью конънюктуре — просто художник наконец нашел свой собственный неповторимый путь в искусстве. Его яркое, самобытное творчество бурно утверждало чувственную красоту материального мира и безудержное счастье полнокровного бытия.
«Петр Петрович ясно сознавал всю радость жизни, — пишет его жена О.В. Кончаловская. — Жизнь начиналась со счастливого утра, когда художник принимался за живопись. Ничто ему не мешало, а то, что мешало — отбрасывалось». Чтобы понять смысл этой фразы, спроецируем ее на зловещие Тридцатые…
Как раз в это время художник вступает в пору зрелости своего гениального таланта. Он никогда не занимался исполнением социальных заказов, даже не пытаясь откликнуться на острейшие проблемы советской действительности: политика для него просто не существовала.
Все знавшие Кончаловского люди отзывались о нем как о необычайно жизнерадостном, открытом и доброжелательном человеке, наделенном щедрой душой и неуемным темпераментом. Огромного роста, богатырского сложения, он до глубокой старости сохранял молодость и свежесть чувств, был переполнен бурной творческой энергией. «Он видел мир глазами человека, любившего жизнь и людей, — пишет Константин Симонов, — и красота людской души, и красота природы прежде всего кидались ему в глаза — именно это он и замечал в первую очередь». Отличительным свойством Кончаловского был неисчерпаемый оптимизм — оптимизм, несмотря ни на что. «Смотришь на него — за работой, в разговоре, за едой — вспоминал Всеволод Иванов, — смотришь и думаешь: «Но неужели я никогда не научусь этому счастью жизни!»
Этот чрезвычайно общительный человек, нежно любивший жену и детей, имевший множество друзей, жил прежде всего творчеством и абсолютно не мыслил своего существования без живописи. По меткому замечанию искусствоведа M.JI. Неймана, живопись была для Кончаловского не профессией, а жизненной потребностью, как еда и как сон.
Возможность писать он воспринимал как величайшее наслаждение. Казалось бы, такой подход естественен для каждого художника. И все же Кончаловский очень выделялся в этом отношении не только среди своих коллег по Союзу художников СССР, многие из которых больше напоминали обычных служащих, но даже среди прославленных живописцев. С ранней молодости в его жизни не было, пожалуй, ни одного дня, когда бы он не брал в руки кисть или карандаш. За шестьдесят лет непрерывного творчества он создал более пяти тысяч произведений живописи и графики.
«Я пишу много просто потому, — объяснял сам художник, — что у меня всегда есть много художественных замыслов, потому что они непрерывно рождаются и требуют реализации, и потому еще, что ничем другим не занят, кроме живописи… Живопись по совместительству — это не искусство». Поэтому он никогда не состоял на службе (за исключением короткого периода «военного коммунизма», когда ему пришлось заниматься преподаванием).
Еще в начале двадцатых бывший зачинатель «Бубнового валета» прочно встал на позиции реализма. И это не было данью конънюктуре — просто художник наконец нашел свой собственный неповторимый путь в искусстве. Его яркое, самобытное творчество бурно утверждало чувственную красоту материального мира и безудержное счастье полнокровного бытия.
«Петр Петрович ясно сознавал всю радость жизни, — пишет его жена О.В. Кончаловская. — Жизнь начиналась со счастливого утра, когда художник принимался за живопись. Ничто ему не мешало, а то, что мешало — отбрасывалось». Чтобы понять смысл этой фразы, спроецируем ее на зловещие Тридцатые…
Как раз в это время художник вступает в пору зрелости своего гениального таланта. Он никогда не занимался исполнением социальных заказов, даже не пытаясь откликнуться на острейшие проблемы советской действительности: политика для него просто не существовала.
Отношение власти к художнику, зависевшее от основных политических установок, хорошо прослеживается по заголовкам обзорных статей о его выставках: 1930-е годы — «А что дальше?», «Без темы», 1940-е — «Поэт изобилия», 1950-е — «Жизнелюбивый талант», «Живописец счастья».
К патриарху Серебряного века пришла всенародная любовь и слава. Репродукции с его великолепных натюрмортов стали привычным украшением жилых домов и общественных зданий.
После приобретения Бугров Петр Петрович со своей семьей — женой Ольгой Васильевной и детьми, Михаилом и Натальей (а потом и с внуками), ежегодно проводил здесь большую часть лета, осень и часть зимы. В Москву обычно возвращались не раньше ноября. Так продолжалось в течение четверти века, до самой смерти Кончаловского. Жизнь в Буграх подробно описана в воспоминаниях жены художника и в рассказах его дочери, писательницы Н. П. Кончаловской.
Петр Петрович, как и его сын Михаил (тоже ставший художником), был азартным охотником, а охота здесь в то время была прекрасная. Болотная тяга начиналась в Буграх почти от самого дома. Зимой они гоняли зайцев с гончими, охотились на лис, проходя до двух десятков километров. «Добычу сначала писали, а уж потом приготовляли к обеду»,- вспоминает Ольга Васильевна.
Другим увлечением художника было садоводство: в этом смысле новый хозяин Бугров был достойным преемником создателя усадьбы. Он не только любовно поддерживал в прежнем виде чудесный сад с экзотическими деревьями и изысканными клумбами, но и сам проводил довольно смелые опыты садоводства. На открытой площадке он высадил виноград и с гордостью демонстрировал гостям пирамидки лоз с сизыми кистями. Правда, виноград был несъедобным, зато выглядел совсем как настоящий.
Но особенно Петр Петрович любил сирень, которая в Буграх была представлена во всех возможных расцветках, включая уникальные махровые сорта. Именно здесь ‘были созданы знаменитые «сирени» Кончаловского, уже в 1930-е годы ставшие визитной карточкой его творчества. Искусствоведы единодушно относят их к лучшим достижениям русского натюрморта. Не случайно одна из бесчисленных «сиреней», которые художник вновь и вновь писал каждою весной, была названа как автопортрет — «Петр Кончаловский».
Натюрморт был излюбленным жанром художника, где он проявил себя наиболее ярко. Не меньшего внимания заслуживают его изумительные лирические пейзажи, пронизанные той же жизнерадостностью и стремлением передать глубокую красоту природы, скрытую от поверхностного взора.
«Русская природа средней полосы завладела Петром Петровичем, — пишет О.В. Кончаловская. — И неизвестно, он ли создал ее на своих холстах или она создала его картины». Именно в Буграх и окрестностях были созданы почти все его среднерусские пейзажи. На многих из них запечатлены те самые поля, леса и перелески, на месте которых теперь стоит наш город.
Неразлучные друзья-художники, отец и сын, целыми днями бродили по окрестностям с этюдниками, и на лесных опушках или на тихих берегах Протвы рождались замечательные произведения искусства. Нередко это происходило прямо на глазах местных жителей, подходивших взглянуть на живописцев. Старожилы нашего края хорошо помнят эти прогулки, во время которых Петр Петрович часто заговаривал с ними. Поражала его простота и легкость в общении — чуждый высокомерия и снобизма, он легко сходился с незнакомыми людьми. Ему был свойственен искренний интерес к людям, без различия званий и положений. Нередко он приглашал крестьян позировать ему, на что они охотно соглашались.
Каждый год на Петров день жители Пяткино и ближайших деревень приходили на именины хозяина в Бугры. Обычно собиралось, не менее полусотни человек. Работники расставляли во дворе длинные грубо сколоченные столы, детей сажали отдельно. На столы выкладывали дары хозяйского сада — огромные живописные груды душистых фруктов и ягод. Выпивку гости приносили с собой по желанию. После обильного угощения начинались песни и пляски, гуляли до самого заката, и художник наслаждался атмосферой колоритного праздника. Комментируя эту традицию, Ольга Васильевна писала: «Петр Петрович умел жить так, что каждая минута его жизни была наполнена «живописью» Нередко посмотреть на знаменитого художника, его домашнюю галерею и «ботанический сад» приходили экскурсии из окрестных школ и пионерских лагерей. «Уже слышно было в доме, когда внизу в парке раздавался пионерский бой барабанчика и поднималась колонна», — вспоминает О.В. Кончаловская. После осмотра картинной галереи и сада юные посетители нередко устраивали в благодарность концерт самодеятельности.
В Бугры часто приезжали гости из Москвы — близкие друзья семьи Кончаловских, среди которых было немало видных деятелей русской культуры. Здесь бывали писатели Н. Толстой, А.А. Фадеев, Вс. Иванов, композитор С.С. Прокофьев, режиссеры Э. Мейерхольд, А.П. Довженко, актер Б.Н. Ливанов, скульптор С.Т. Коненков и многие, многие другие.
Кончаловский был азартным грибником, а сразу от его дома начиналось волшебное по нынешним временам грибное изобилие. За время короткой утренней прогулки Петр Петрович и Наташа запросто набирали две большие корзины ядреных белых. За завтраком вся семья собиралась в уютной столовой старинного бревенчатого дома, где на большом круглом столе пыхтел пузатый, начищенный до зеркального блеска самовар, стояла кринка парного молока, а на старинном блюде лежали теплые булочки. Пекли их сами в просторной кухне с русской печью, облицованной изразцами, с большой плитой и лавками вдоль стен.
На обширном дворе за домом теснились многочисленные хозяйственные постройки: сараи, погреба, конюшня, хлев, свинарник и птичий двор, где Кончаловский разводил индюков диковинной расцветки.
«Русская природа средней полосы завладела Петром Петровичем, — пишет О.В. Кончаловская. — И неизвестно, он ли создал ее на своих холстах или она создала его картины». Именно в Буграх и окрестностях были созданы почти все его среднерусские пейзажи. На многих из них запечатлены те самые поля, леса и перелески, на месте которых теперь стоит наш город.
Неразлучные друзья-художники, отец и сын, целыми днями бродили по окрестностям с этюдниками, и на лесных опушках или на тихих берегах Протвы рождались замечательные произведения искусства. Нередко это происходило прямо на глазах местных жителей, подходивших взглянуть на живописцев. Старожилы нашего края хорошо помнят эти прогулки, во время которых Петр Петрович часто заговаривал с ними. Поражала его простота и легкость в общении — чуждый высокомерия и снобизма, он легко сходился с незнакомыми людьми. Ему был свойственен искренний интерес к людям, без различия званий и положений. Нередко он приглашал крестьян позировать ему, на что они охотно соглашались.
Каждый год на Петров день жители Пяткино и ближайших деревень приходили на именины хозяина в Бугры. Обычно собиралось, не менее полусотни человек. Работники расставляли во дворе длинные грубо сколоченные столы, детей сажали отдельно. На столы выкладывали дары хозяйского сада — огромные живописные груды душистых фруктов и ягод. Выпивку гости приносили с собой по желанию. После обильного угощения начинались песни и пляски, гуляли до самого заката, и художник наслаждался атмосферой колоритного праздника. Комментируя эту традицию, Ольга Васильевна писала: «Петр Петрович умел жить так, что каждая минута его жизни была наполнена «живописью» Нередко посмотреть на знаменитого художника, его домашнюю галерею и «ботанический сад» приходили экскурсии из окрестных школ и пионерских лагерей. «Уже слышно было в доме, когда внизу в парке раздавался пионерский бой барабанчика и поднималась колонна», — вспоминает О.В. Кончаловская. После осмотра картинной галереи и сада юные посетители нередко устраивали в благодарность концерт самодеятельности.
В Бугры часто приезжали гости из Москвы — близкие друзья семьи Кончаловских, среди которых было немало видных деятелей русской культуры. Здесь бывали писатели Н. Толстой, А.А. Фадеев, Вс. Иванов, композитор С.С. Прокофьев, режиссеры Э. Мейерхольд, А.П. Довженко, актер Б.Н. Ливанов, скульптор С.Т. Коненков и многие, многие другие.
Кончаловский был азартным грибником, а сразу от его дома начиналось волшебное по нынешним временам грибное изобилие. За время короткой утренней прогулки Петр Петрович и Наташа запросто набирали две большие корзины ядреных белых. За завтраком вся семья собиралась в уютной столовой старинного бревенчатого дома, где на большом круглом столе пыхтел пузатый, начищенный до зеркального блеска самовар, стояла кринка парного молока, а на старинном блюде лежали теплые булочки. Пекли их сами в просторной кухне с русской печью, облицованной изразцами, с большой плитой и лавками вдоль стен.
На обширном дворе за домом теснились многочисленные хозяйственные постройки: сараи, погреба, конюшня, хлев, свинарник и птичий двор, где Кончаловский разводил индюков диковинной расцветки.
В послевоенные годы Кончаловский увлекался созданием жанровых картин на темы колхозной (или, проще говоря, крестьянской) жизни, таких как «На полдни» или «С покоса». На этих монументальных полотнах, поднимающихся до уровня эпического обобщения образа Родины, запечатлены и жители деревень, стоявших на месте будущего Обнинска – фрагмент книги «Обнинск: история города и края с давнейших времен до наших дней», Калининград, 2002, с. 94-95, 146-147, 180-185.
После смерти художника Бугры достались родственникам, однако сегодня, особняк не кажется обитаемым — он пуст и мрачен, окна заколочены грубыми досками изнутри. Во дворе ощущается некоторое движение, слышен лай собаки… Тогда почему не поправят завалившийся забор, не вырежут в палисаднике густой подрост, заслоняющий главный фасад дома паутиной ветвей? Увы, это вопросы так и остались без ответа…
Фото с сайта «Фонд Петра Кончаловского»
Источник:
«Обнинск: история города и края с давнейших времен до наших дней», Калининград, 2002, с. 94-95, 146-147, 180-185
Схема проезда
Карта загружается. Пожалуйста, подождите.
